Когда с первых страниц понимаешь, что дальше будет круто
«Анна Каренина», «Сто лет одиночества», пара-тройка книг, которые сразу же покоряют читателя.
Бывает, что книга не сразу заинтересовывает, но дочитываешь ее уже с волнением и интересом. А бывает так: открываешь ее, не успеваешь еще дочитать первую главу, а уже понимаешь, что именно эта история для тебя особенная.
Не секрет, что писатели тщательно отбирают именно первые слова и сюжетные повороты своего произведения. Иногда эти фразы даже становятся крылатыми. Ведь они задают тон и темп всему повествованию. А еще авторы стараются продумать первый же сюжетный поворот так, чтобы завладеть нашим вниманием. Чтобы мы мучались вопросом: а что же дальше?
Посторонний. Альбер Камю
«Сегодня умерла мама. А может быть, вчера — не знаю. Я получил из богадельни телеграмму: „Мать скончалась. Похороны завтра. Искренне соболезнуем“. Это ничего не говорит — может быть, вчера умерла»
Первая строчка новеллы французского писателя А. Камю, возможно, одно из самых сильных начал во французской литературе. С одной стороны оно оглушает событием смерти. Причем не абы кого. "Сегодня умерла мама". Но если присмотреться, то данный ход не является совсем уж типичным модернистским началом с "In medias res", он более тонок и глубок. Трагизм смерти человека, который является априори важным для каждого из нас, мамы, переворачивается сыновней отрешенной реакцией, равнодушием к акту смерти. Умерла, может быть сегодня, а может быть и вчера. Весомости переходу прибавляет третье предложение в виде сухой телеграммы, которая в своей бесчувственности как бы соотносится с героем. Данные несколько первых предложений фантастически погружают нас в состояние главного героя, с первых строк ударяя словно обухом по голове, нанося контузию по чувствам, в качестве само собой разумеющегося факта. От точки равнодушия к смерти Другого главный герой, Мерсо, проделает путь длиной в одну новеллу, чтобы обрести присутствие истинного чувства потери, которое нельзя ни объяснить, ни показать, а лишь пережить самому.
ИКС. Евгений Замятин
«В спектре этого рассказа основные линии — золотая, красная и лиловая, так как город полон куполов, революции и сирени».
Вместо ожидаемого произведения "Мы", мы (простите за каламбур) хотели показать, что не только автором одного романа является данный писатель. В данной строке можно отметить многое, но особенно нас поразило, насколько она отражает не просто атмосферу романа, но и сущность творчества Замятина. Синестезия цвета и слова, видимого и говоримого занимала писателя настолько, что Евгений Иванович как-то написал " В спальных вагонах в каждом купе есть такая маленькая рукоятка, обделанная костью: если повернуть ее вправо — полный свет, если влево — темно, если поставить на середину — зажигается синяя лампа, все видно, но этот синий свет не мешает заснуть, не будит. Когда я сплю и вижу сон — рукоятка сознания повернута влево; когда я пишу — рукоятка поставлена посередине, сознание горит синей лампой. Я вижу сон на бумаге, фантазия работает так же, как во сне, она движется тем же путем ассоциаций, но этим сном осторожно (синий свет) руководит сознание. Как и во сне — стоит только подумать, что это сон, стоит только полностью включить сознание — и сон исчез."
Замятин в своих вступлениях порывист, пропарывая реальность по-инженерски рубленной точенной фразой. Однако, его чуть ли не дикторский зачин, в данном случае как раз представляет, пользуясь метафорой Замятина, то самое переключение рукоятки в сознании читателя на "синий цвет", не плавно погружая, но отбрасывая в пропасть промежуточного состояния грезы наяву, в которых проходит процесс поглощения романа.
Анна Каренина. Лев Толстой
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами»
Кто не знает этой цитаты! Это уже интернациональная мудрость: недаром роман включают на первые позиции во всех списках лучших произведений мира. А фраза «все смешалось в доме Облонских» превратилась в афоризм. Как еще объяснить это чувство, когда там, где все должно быть, казалось, мирно и спокойно, внезапно наступает смятение и бардак? А максима Толстого как бы подсказывает нам: счастливые истории безумно скучны, а вот способов страдать люди находят куда больше.
Сто лет одиночества. Габриэль Гарсиа Маркес
«Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец взял его с собой посмотреть на лед.»
Если кому-то и приходит первая строка его произведений, будто со дна морского или падает счастливым подарком с нема, то уж точно не Маркесу. Как отмечал сам писатель: "Главная задача романа — чтобы первая же его строка захватила читателя". Автор все свои первые строки романов в поте лица переделывал, пропалывал и вспахивал, с трудоголизмом и точностью ремесленного самородка, Левши, таки подковавшего блоху.
И вы только вчитайтесь. Как легка и поэтична, лаконична первая строка одного из главных романов аргентинского писателя. Но легкость ее обманчива. От слова к слову первого предложения читатель проваливается в лабиринт-книгу, повествующую о перипетиях семейства Буендия. Петлеобразный стиль повествования. раскрывающий события в жизни героев запутывает, одурманивает, погружает в забывчивость и сон. Но выйти из него уже невозможно, по крайне мере, пока книга не окажется дочитанной.
Превращение. Франц Кафка
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое»
По мнению других мастеров пера, все того же Маркеса, данное предложение является одним из лучших во всей литературной традиции, своеобразным началом не только отдельно взятой новеллы, но "великим началом", началом всех начал. Фраза про беспокойный сон и страшное насекомое - чуть ли не мем, который знают во всем мире. Однако, как и большинство тем кафкианской литературы, она не так уж проста. Фраза скрывает за собой начало литературы абсурда, причем, еще до того, как данное явление сформировалось в качестве самостоятельного направления. Главный принцип данной строки концентрированно представляет собой новый тип логики смешения, когда то что не могло произойти все-таки случилось. Невозможное, но произошедшее. Сон, который стал явью. Или обыденность, со страхами будничной жизни, смешавшаяся с кошмаром в духе Гофмана.
Лолита. Владимир Набоков
«Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та.»
Многие помнят начало из самого знаменитого романа Владимира Набокова. На первой же странице мы узнаем, что главный герой - убийца. Но для нескольких поколений читателей это признание Гумберта не так важно. Атмосфера, первой строки, на которую Набоков нанизывает основной мотив романа обреченную в своей одержимости страсть, задана в звуках каждого слова, каждого слога. В их ритмически-стилистическом сочетании отсылающем к этим первым трем демоническим шажкам кончика языка.
Моби Дик. Герман Мелвилл
«Зовите меня Измаил. Несколько лет тому назад - когда именно, неважно - я обнаружил, что в кошельке у меня почти не осталось денег, а на земле не осталось ничего, что могло бы еще занимать меня, и тогда я решил сесть на корабль и поплавать немного, чтоб поглядеть на мир и с его водной стороны. Это у меня проверенный способ развеять тоску и наладить кровообращение. Всякий раз, как я замечаю угрюмые складки в углах своего рта; всякий раз, как в душе у меня воцаряется промозглый, дождливый ноябрь; всякий раз, как я ловлю себя на том, что начал останавливаться перед вывесками гробовщиков и пристраиваться в хвосте каждой встречной похоронной процессии; в особенности же, всякий раз, как ипохондрия настолько овладевает мною, что только мои строгие моральные принципы не позволяют мне, выйдя на улицу, упорно и старательно сбивать с прохожих шляпы, я понимаю, что мне пора отправляться в плавание, и как можно скорее. Это заменяет мне пулю и пистолет. Катон с философическим жестом бросается грудью на меч - я же спокойно поднимаюсь на борт корабля. И ничего удивительного здесь нет. Люди просто не отдают себе в этом отчета, а то ведь многие рано или поздно по-своему начинают испытывать к океану почти такие же чувства, как и я».
Лирический герой в самом начале просит называть его Измаилом, отказываясь раскрывать свое настоящее имя. Книга рассказывает о противостоянии мятежного капитана Ахава и то ли вселенского зла, то ли рока, то ли самой природы — Белого кита. Как явствует из первых строк, на суше нашего байронического героя ничего не держит. Но какие испытания ему принесет не самый попутный морской ветер? Что из пережитого он будет готов/не готов принять? Несколько, казалось бы, ничего не значащих предложений, буквально заставляют прочесть один из самых сложных романов исхода XIX столетия.